это было лето работы и разочарований, и работы и разочарований. хорошо, что закончилось. осень начинается с удобных туфель и желания повпахивать по всем направлениям. сохранить бы это.
Решила, что раз в три года я заслуживаю отпуска... Поэтому на прошлой неделе я была на работе два дня. Вчера, тоже сходила - верстала тезисы. Зав. каф. разговаривал со мной на повышенных тонах, мат. ответственная сообщила, что надо заняться паспортизацией и инструкциями, программист - закупками.
когда-нибудь у меня будет работа, на которую можно надеть платье, короткую юбку, кофту с вырезом, на которую можно будет ходить в туфлях, и будет иметь смысл красить ногти, потому что они не будут облезать через час. но, наверное, к этому моменту я уже состарюсь.
Секрет моего отвратительного пения последние пять лет (столько, сколько появился микрофон и плата): Оля, отодвинь микрофон на 20-50 см и направь его вниз, а не в нос, иначе ты записываешь носовые звуки.
Снимала на фотоаппарат, навертев его на штатив. И было довольно неудобно: расположиться со всем скарбом нужно было так, чтобы ноги штатива не попали в кадр и не сильно мешали рукам. Весь этот геморрой сильно демотивировал в смысле создания новых роликов: уффф, опять этот штатив... Теперь я планирую снимать на телефон, который умеет делать видео в 4K. И вот телефон точно нельзя прикрутить на штатив без дополнительных устройств.
Сегодня мне приснился сон, и я решила его записать.
Я не смотрела доктора кто, но каким-то образом оказалась я с этим самый доктором в каком-то богом забытом месте, где были дети в количестве 15>n>5. И этому месте грозило затопление. И в какой-то момент я высказала очевидную мысль, почему бы его не покинуть. И как-то мы телепортировались через окно в уютную огромную квартиру в Питере ли Лондоне. Какое-то время я там шарахалась. Потом приходит туда моя музыкальная подруга Катя из Питера и говорит мне идти вместе с ней на прослушивание. Я подумала, а и ладно, какая разница, хоть людей посмотрю. И вот так шарахались мы с ней по городу какое-то время. Горло мое начало болеть во сне. А потом приходим в помещение с деревянными стенами, лестницей и ковром. И сидят там три бабушки, которых я смутно пыталась вспомнить: Мегги Смит, Алиса Френдлих и еще какая-то. И вот началось прослушивание. Выхожу я, значит, на ковер, бабушки на меня доброжелательно смотрят. Начинаю я пытаться петь. Почему-то я хотела петь другую песню, но стала петь песню Офелии, хотя говорю себе во сне, ты же текст плохо помнишь. И вот вроде я пою, но голос мой гасится, и я его не слышу. Так обычно со мной бывает, когда правильное звукоизвлечение, или когда зал сильно поглощает. Смотрю я, улыбки с их лиц сползают и смотрят на меня грустно-грустно. Я бросаю петь эту песню, прошу начать еще раз - мне разрешают. Думаю, вдарю сейчас Уэбера, Марию Магдалену, на ней сложно облажаться (но мы то знаем, что на прошлой неделе я смогла и этот подвиг совершить). И я начинаю петь, и понимаю, что ситуацию это не исправило. Извиняюсь долго и много перед слушателями, а сама думаю, что же такое, то ли горло, то ли еще что-то, голос пропал. Такой вот сон.
Вот странно, кучу времени учиться, но от раза к разу мои выступления все хуже и хуже. Каждый раз я думаю, что хуже чем в прошлый раз быть не может, но я как-то умудряюсь. А еще у меня страшное лицо на сцене.
В общем, если я попаду на прослушивание с Мегги Смит, то буду читать стих.
"-Лисёнок, — сказал лисёнок лисёнку, — ты помни, пожалуйста, что если тебе тяжело, плохо, грустно, страшно, если ты устал — ты просто протяни лапу. И я протяну тебе свою, где бы ты ни был, даже если там — другие звёзды или все ходят на головах. Потому что печаль одного лисенка, разделенная на двух лисят, — это ведь совсем не страшно. А когда тебя держит за лапу другая лапа — какая разница, что там ещё есть в мире?"